Учебные заведения

Учебные заведения - Лонгинов, Михаил Николаевич - Литературные работы

Ещё в раннем детстве Михаил Лонгинов был очень живым, развитым ребёнком и производил на окружающих впечатление вундеркинда. Склонность к писаниям он обнаружил в себе очень рано: ещё будучи восьми лет от роду, он сочинил некую повесть под заглавием: «Наездники», которая в том же году была издана его отцом в количестве 50 экземпляров. Когда в конце 1830-х годов стал выходить энциклопедический лексикон Плюшара, пятнадцатилетний Михаил Лонгинов принял в нём живое участие, специально написав для него несколько статей.

В 1850-х годах Михаил Лонгинов под псевдонимом «Скорбный поэт» публиковал в «Современнике» короткие стихотворения, в те же годы он написал вторую свою повесть «Широкая натура». Большинство сочинённых Лонгиновым порнографических поэм и стихов не только датировано пятидесятыми годами, но и напрямую связана с его друзьями, известнейшими поэтами и писателями круга «Современника». Так, поэма «Бордельный мальчик» посвящена Ивану Панаеву, «Свадьба поэта» имеет в качестве мишени Нестора Кукольника и написана в диалоге с Некрасовым, а известный «Ответ Лонгинова Тургеневу» говорит сам за себя. Широко распространенные в списках и изданные двадцатью годами позднее в Карлсруэ неким «неизвестным доброжелателем», срамные стихи составили основную прижизненную славу Лонгинова. Он достойно продолжил эту весьма особую линию русской словесности и подхватил славные традиции Баркова, Пушкина, Лермонтова и своих близких «современников», Некрасова и Тургенева. Можно сказать, что среди русской поэзии второй половины XIX века Михаил Лонгинов в срамном жанре по лёгкости языка и объёму творческого наследия уступал только знаменитому специалисту в своём роде, Петру Шумахеру.

Михаил Лонгинов, известный литератор и библиограф.

Будучи страстным театралом и постоянным любителем как сцены, так и кулис, Михаил Лонгинов приложил свои литературные способности также и в этой области изящного слова. Так, в соавторстве с К. А. Тарановским он перевёл для сцены несколько французских комедий и водевилей, например, «Всех цветочков боле розу я любил», «Быть бычку на веревочке!» и среди прочих, даже одну мелодраму — «Испанский Дворянин». Особого упоминания заслуживает тот факт, что почти все свои пьесы Лонгинов написал, будучи чиновником канцелярии при Московском военном генерал-губернаторе.

Как яркий и вдумчивый библиограф Михаил Лонгинов впервые проявился в те же годы. Его интересы касались в основном тонких подробностей истории русской литературы и масонства XVIII и начала XIX века. В 1856 году, всё в том же журнале «Современник» Лонгинов опубликовал свои первые «Библиографические заметки» о русских писателях XVIII и XIX веков. Чаще всего он интересовался и посвящал свои труды малоизвестным писателям этой эпохи. Так, в 1856—1857 годах Лонгинов написал для «Современника» целый ряд статей и рецензий, в которых раскопал для интересующегося читателя малоизвестные обстоятельства жизни и творчества таких «раритетных» писателей, как Хераскова, Новикова, Фонвизина, Радищева, Дельвига и многих других. После разрыва с «Современником», Михаил Лонгинов продолжал публиковать свои литературно-биографические разыскания в «Русском Вестнике», затем, с момента его основания — в «Русском Архиве», где опубликовал целую серию статей под названием «Биографические разыскания» о разных писателях XVIII и XIX веков и, наконец, в «Русской Старине» — также с момента её основания, в 1870 году, где продолжил прежнюю серию статей под заглавием «Биографические сведения о некоторых русских писателях XVIII века». Также в «Русской старине» вышли в свет и несколько исторических статей Лонгинова. И в каждой из публикаций Лонгинова всегда имелась какая-либо изюминка, новая деталь, он всякий раз раскапывал нечто новое, ранее неизвестное и с удовольствием предавал огласке найденные им в архивах ценные материалы. В частности, он разыскал и опубликовал массу материалов для полного собрания сочинений многих русских писателей: графа Фёдора Ростопчина, баснописца Ивана Крылова, князя Ивана Долгорукова, поэтов Михаила Милонова и Евгения Баратынского, а также многих других.

Особенная заслуга Михаила Лонгинова состояла в том, что он первый разыскал и упомянул о забытых произведениях писателей, о которых до тех пор почти не было известно и не говорилось в печати. В качестве примеров подобного рода можно привести его статьи: «Новые подробности для биографии Новикова и Шварца», «А. А. Петров и переведённый им хризомандер», «Княжна Тараканова», «Я. Б. Княжнин и его трагедия Вадим». Две детальные статьи в «Русском Вестнике» Лонгинов посвятил графу Сперанскому, опередив таким образом обширный труд барона М. А. Корфа, вышедший в 1861 году. Как видно из статей о Новикове и Шварце, Лонгинова также интересовали исследования российского масонства, где он также явился одним из пионеров. Кроме нескольких персональных статей, он посвятил этому вопросу самый крупный свой труд: «Новиков и московские мартинисты», вышедший отдельным изданием в Москве, в 1867 году. Эта книга Михаила Лонгинова на долгие годы стала образцовым сборником тщательно проверенных сведений о русской литературе и масонстве конца XVIII века. Библиографические работы Лонгинова не несли в себе какой-либо стройной методологии или системы, но они и по сей день сохраняют ценность как собрание подробного и редкого фактического материала. В этом смысле Михаила Лонгинова можно считать научным предшественником Леонида Майкова, Владимира Саитова, Бориса Модзалевского и других культурных «микрологистов», понимавших историю литературы как сумму подробных биографических и библиографических очерков.

Для окончательной характеристики Лонгинова как библиографа и цензора можно привести следующие слова из письма князя Петра Вяземского, прямо и от первого лица обращённые к нему:

Вы отец и командир всей пишущей, грамотной и полуграмотной братии нашей, как строевой и наличной, так и бессрочноотпускной и инвалидной. Вы не только начальник главного управления по делам печати живой и нынешней, но и мёртвой, вчерашней, третьегоднешней и едва ли не допотопной. Трудолюбивый, неутомимый изыскатель по русской части биографической и библиографической, вы всё прочуяли, переведали, пересмотрели, до всего добрались и продолжаете добираться. От ваших истинно цензорских, то есть сотенных аргусов глаз, ничто печатное доныне, и чуть ли не всё писанное, не ускользнуло. Всеведение и память ваша изумительны.

Отдельной ценностью обладает также и Лонгинов-мемуарист. Будучи хорошо знакомым с целым рядом русских литераторов первой величины, он не преминул оставить о них свои воспоминания, написанные живым и острым языком. Первым такого рода произведением оказалась его статья, опубликованная в 1854 году в том же «Современнике» под названием «Воспоминание о Гоголе», написанное спустя два года после его смерти. Отец Михаила в 1831 году нанял для него и двоих его старших братьев домашнего учителя словесности. Этим учителем оказался Николай Гоголь, рекомендованный Лонгинову-старшему Жуковским и Плетнёвым. Яркие воспоминания, лишённые всякой сентиментальности, выспренности или детской примитивности разительно отличаются от большинства произведений подобного жанра:

Первое впечатление, произведённое им на нас, мальчиков от девяти до тринадцати лет, было довольно выгодно, потому что в добродушной физиономии нового нашего учителя, не лишенной, впрочем, какой-то насмешливости, не нашли мы и тени педантизма, угрюмости и взыскательности, которые считаются часто принадлежностию звания наставника. Не могу скрыть, что, с другой стороны, одно чувство приличия, может быть, удержало нас от порыва свойственной нашему возрасту смешливости, которую должна была возбудить в нас наружность Гоголя. Небольшой рост, худой и искривленный нос, кривые ноги, хохолок волосов на голове, не отличавшейся вообще изяществом причёски, отрывистая речь, беспрестанно прерываемая лёгким носовым звуком, подёргивающим лицо, — всё это прежде всего бросалось в глаза. Прибавьте к этому костюм, составленный из резких противоположностей щегольства и неряшества, — вот каков был Гоголь в молодости.

Двойная фамилия учителя Гоголь-Яновский, как обыкновенно бывает в подобных случаях, затруднила нас вначале; почему-то нам казалось сподручнее называть его господином Яновским, а не господином Гоголем; но он сильно протестовал против этого с первого раза.

— Зачем называете вы меня Яновским? — сказал он. — Моя фамилия Гоголь, а Яновский только так, прибавка; её поляки выдумали.

—.

Ещё большую ценность представляют заметки Лонгинова о Лермонтове, с которым он был знаком не только в детском возрасте, но общался почти десять лет и краткое время даже был весьма дружен. К сожалению, эти воспоминания, написанные в последний год перед смертью Михаила Лонгинова, отрывочны и не носят законченного характера. Они так и называются: «Заметки о Лермонтове» и по своей структуре похожи на разрозненные листки из записной книжки. Тем не менее, в них содержится масса малоизвестных фактов и весьма живых подробностей, не ускользнувших от взгляда Михаила Лонгинова.

Лермонтов был очень плохой служака, в смысле фронтовика и исполнителя всех мелочных подробностей в обмундировании и исполнений обязанностей тогдашнего гвардейского офицера. Он частенько сиживал в Царском Селе на гауптвахте, где я его иногда навещал. Между прочим, помню, как однажды он жестоко приставал к арестованному вместе с ним лейб-гусару покойному Владимиру Дмитриевичу Бакаеву. Весною 1839 года Лермонтов явился к разводу с маленькою, чуть-чуть не игрушечною детскою саблею при боку, несмотря на присутствие великого князя Михаила Павловича, который тут же арестовал его за это, велел снять с него эту саблю и дал поиграть ею маленьким великим князьям Николаю и Михаилу Николаевичам, которых привели смотреть на развод.

—.